Немецкий драматург Ульрих Хуб пока известен в России по пьесе для детей «У ковчега ровно в восемь». Постановка «У лис длинные носы» этого же автора предназначена для зрителей постарше – подростков 10-12 лет. Спектаклем по этой пьесе и открыл сезон омский ТЮЗ.
За час до начала премьеры режиссёр Полина Стружкова успела поговорить с журналистами о сложностях работы с детьми, трудностях постановки камерного спектакля, общечеловеческих ценностях, о которых необходимо говорить со сцены.
Мир снизу вверх
Анастасия Трифонова, omsk.aif.ru: Полина, почему Вы предпочли работать именно с детьми?
Полина Стружкова: Мне интересны детские фильмы, книги, сами дети. Я могу разговаривать с ними на равных. Есть ещё один аспект – я маленького роста, и на меня постоянно смотрят, как на подростка. Меня, как и детей, задевают локтями. На спектакле приходится кричать: «Не надо меня усаживать, я режиссёр!». Я смотрю на мир снизу вверх, с артистами я разговариваю тоже снизу вверх. Единственные, с кем я на одном уровне – это дети 8-9-10 лет. Мне кажется, это всё не просто так.
– С актёрами было работать очень легко, общий язык нашли довольно быстро. Труппа открыта к поиску, разговору с детьми – это очень здорово.
– Почему постановку «У лис длинные носы» было решено сделать именно как камерный спектакль?
– Для театра очень важно иметь детские спектакли, которые не захватывают всю сцену, дают возможность говорить с детьми, именно говорить, а не кричать на них. Это первый момент. Во-вторых, пьеса очень современная, «про сегодня», в ней присутствует современная музыка и современные аллюзии. Но вместе с тем, там много информации, которую надо услышать и понять. Поэтому Владимир Александрович (Золотарь, художественный руководитель ТЮЗа. – Ред.) позволил сократить количество зрителей. Мы пытаемся предложить зрителям игру, вовлечь их в эту игру.
– Готовясь к этой пьесе, не только я, но и все артисты наблюдали за людьми, которых мы встречаем на улице, и они кажутся нам немного странными, «не от мира сего». В обычной жизни мы чуть-чуть от этих людей отстраняемся. Вы увидите в пьесе таких чудиков, иногда даже «городских сумасшедших». Я пытаюсь сказать, что нужно иногда обратить внимание, понять, что стоит за таким экстравагантным видом или поведением. Мне кажется, об этом мы достаточно скажем в пьесе.
«Пьеса – это записанный разговор»
– Пьеса, так или иначе, написана за рубежом. В первую очередь, она предназначалась для зрителя с западной ментальностью, другим образом мышления. Были ли сложности с адаптацией для русского зрителя?
– Вопрос адаптации пьесы всегда присутствует. С одной стороны, мы повторяем, что дети быстрее реагируют на новые правила, которые им предлагаются. С другой стороны, мне показалось важным, что какие-то вещи у нас тоже присутствуют, но они чуть-чуть другие: тот же аэропорт, например. Тут вопрос не изменения текста, а того, как мы его читаем. Ведь пьеса – это записанный разговор.
– Банальность, но: если пьеса хорошая, в ней поднимаются вопросы, которые чуть выше конкретной ментальности. В них объединяются немцы, русские, американцы, дети, взрослые. Когда речь идёт о вранье, когда мы притворяемся, когда мы не совсем те, кто мы есть, из-за комплексов или слабостей, страхов, то дети говорят – да, мы с этим сталкиваемся. Не только дети. Каждый из нас, в принципе, с этим сталкивается в какой-то момент.
– Если Вас спросили, как именно нужно ставить спектакли для детей, что бы Вы ответили?
– Для детей нужно ставит спектакли так же как для взрослых, только чуть серьёзнее.