«Я сердцем из Сибири». Дочь Михаила Ульянова об отце, Таре, забытых кумирах

– Когда я приезжаю в Тару, то начинаю теряться и не знаю, как себя вести. Здесь совершенно другие люди. Они слишком искренние, добрые, щедрые и душевные, – говорит Елена Ульянова.

На прошлой неделе дочь актёра Михаила Ульянова открыла в Таре дом-музей памяти своего отца. В интервью «АиФ в Омске» Елена Михайловна рассказала о преградах на пути появления мемориального комплекса, сибирской искренности и наших дорогах.

Чемодан в подарок

Ольга Минайло, omsk.aif.ru: Елена Михайловна, появление дома-музея Ульянова – событие всероссийского масштаба. Я знаю, что это было вашей мечтой, и вы долго к ней шли. У нас в России на самом деле так сложно открыть музей памяти известного человека?

Елена Ульянова: Сложно! Музей отца на самом деле был моей мечтой. Когда я первый раз оказалась в Таре и мне показали дом, где прошло детство папы, а он к тому моменту уже ушёл из жизни, у меня защемило сердце: и от боли, и от радости. Я поняла, что здесь нужно открывать музей. Мне сказали, что это очень дорого, но мысль засела в голове. Очень быстро нашлись люди, готовые помочь. Например, Пётр Вибе, директор краеведческого музея, просто загорелся этой идеей. Я не ожидала, что экспозицию сделают за столь короткое время. Причём создали бережно, аккуратно, душевно, грамотно. Её сделали из энтузиазма, любви и особого отношения к Михаилу Ульянову. Вот это меня больше всего поражает. Хоть экспонатов и мало, но получился настоящий музей. Нижайший поклон Петру Вибе за его душевный порыв. На открытии музея я испытала восторг, восхищение и искреннюю благодарность.

– Вы привезли в дар музею много личных вещей отца. Неужели не жалко расставаться с семейными реликвиями?

– Мне безумно жалко расставаться с вещами отца. Когда я после небольшого пожара делала ремонт в квартире родителей, которые жили там с 1974 года, то пыталась оставить всё, как было при их жизни. Мне важно было сохранить атмосферу этой актёрской квартиры, где на стенах висят огромное количество фотографий, афиш, а на полочках стоят разные подарочки, статуэтки. Я даже обои подобрала такие же, какие были при жизни мамы и папы. Иногда я прихожу в эту квартиру и сижу в кабине отца. И честно скажу, что никогда не расстанусь с какими-то знаковыми для меня предметами. Но для музея я хоть и с болью в сердце, но отдам те вещи, которые будут интересны тарчанам. Ведь музей должен жить, а вещи отца будут подпитывать его своей энергетикой. Скорее всего, я отдам старый папин чемодан, который фигурировал в его книгах.

Про старину и разбитые дороги

– Михаил Александрович часто говорил фразу «Я всегда рвусь в Тару». Вы первый раз здесь побывали только после смерти отца. Успели за эти годы понять, почему отец всегда так рвался в сибирскую глубинку?

– Для папы Тара была очень дорога. Он на самом деле часто говорил: «Я всегда рвусь в Тару». Здесь прошли его самые счастливые годы, здесь он познакомился с театром, искусством, творчеством. Это его родина. В одной из его последних книг есть довольно большой рассказ о детстве, которое прошло в Таре, об учителях. Я понимаю, почему папа так дорожил этим местом. Здесь совершенно другая аура. Сердцем ощущаю, что я тоже отсюда и что это и моя малая родина тоже. Я уже неоднократно повторяла и ещё раз повторю, что сибиряки – это особая каста людей. Они так легко и доброжелательно относятся ко всем просьбам, что ты просто не знаешь, как себя вести.

– Атмосфера старины в Таре, конечно, ощущается. Но если трезво оценивать состояние города, то его бы давно уже не помешало бы осовременить. В конце концов, у нас XXI век, а в Таре всё как было десятки лет назад, так и осталось – старое, деревянное и разваливающиеся.

– На сегодняшний день по своему историзму Тара просто уникальный город. Мало где остались такие крохотные, резные домики, улочки старые. Я считаю, что нужно пытаться восстановить Тарскую крепость, отреставрировать старые здания. Нужно оставить в городе кусочек истории, что будет привлекать туристов. В подобных местах ты ощущаешь дух города, даже если рядом стоят новостройки. Я в свой первый приезд в Тару заехала в большереченский музей «Старина Сибирская», потому что мне это интересно. Если создать что-то подобное и в Таре, то город будет развиваться. Хотя я вижу, что местная администрация и так старается изо всех сил. Понятно, что повседневная жизнь людей в эпицентре истории невозможна. Нужно расширять окраины, так делают практически в каждом городе. Да, в Таре историзм превалирует над новым жильём и надо привлекать какие-либо финансовые потоки. В том числе, за счёт туризма.

– Когда вы первый раз приехали в Тару, то справедливо заметили, что путь туда практически путешествие на край света. Дороги в тех местах назывались худшими дорогами России по версии федерального «АиФ», хотя, кажется, что местные жители к главной беде страны давно привыкли…

– К таким дорогам привыкнуть невозможно. Даже если знаешь, что они ужасные и готовишься к этому морально и физически. Дорога чудовищна! Я часто езжу по России, но такие ямы и ухабы только на пути в Тару увидела. Самое трагичное, что дорога в этом направлении единственная и в Тару никаким другим путём не доехать. Только безумные энтузиасты или же такие фанатики, как я, отважатся туда поехать. Ну, хоть починили бы, что ли. Хоть дырки какие-то отдельно залатали.

«Добрых людей хватает»

– Я знаю, что в Москве у вас есть фонд помощи пожилым артистам театра и кино, и что ничего подобного в России больше нет. Зачем вы за это взялись?

– Фонд занимается поддержкой и помощью артистам, бывшим любимцам публики. Он помогает всем, кто оказывается в беде. Нечто похожее есть в Москве у Маши Мироновой и Жени Миронова, но их деятельность немного другая. В моём фонде кроме помощника и бухгалтера никого больше нет. Я пытаюсь помочь тем людям, которых знаю с детства, которые сейчас стареют и болеют. Фонд так же занимается издательской деятельностью, ставит памятники. Но будущий памятник Михаилу Ульянову, который я хочу установить в Омске к 300-летию города, к деятельности фонда относиться не будет и ни копейки из него взято не будет. Это моя, как дочери, инициатива.

– Сложно ли сейчас установить памятник бывшим кумирам?

– Процесс установки памятника очень сложный и безумно дорогостоящий. Это требует огромных знаний и умений. Хорошо, что хоть с художественной стороны у меня всё нормально, так как я художник. Во всём остальном – адская работа, честное слово!

Особенно сегодня, когда никому ничего не нужно. И мало кто хочет расставаться с деньгами под какие-то памятники каким-то артистам. Но мне в этом помогают и «АиФ», у нас периодически возникают совместные проекты. Я занимаюсь установкой памятников тогда, когда семья известного человека не имеет возможности это сделать, так как нет денег. Так возник памятник Старыгину, Невинному, мемориальная доска Жжёнову и так далее.

– Мне кажется, только у нас в стране артисты под конец жизни оказывают забытыми и никому не нужными.

– У нас хорошо живут эстрадные артисты, а драматическим актёрам, которые уже не имеют возможности где-то сниматься или играть, очень плохо. Они живут на одну пенсию. И это только в нашей стране такая ситуация. У нас актёры, даже великие, порой получают копеечные зарплаты и живут очень тяжело. Мой ближайший проект – помощь некогда известнейшей певице Ольге Воронец, которая серьёзно больна. Недавно ей ампутировали ногу, денег на лечение нет, а они нужны. Сейчас я, скорее всего через московский «АиФ», попробую собрать необходимые средства. У меня в фонде денег нет, они появляются только на какую-то конкретную цель.

– На добрые и нужные дела деньги находятся?

– Да, но с каждым разом всё меньше и меньше. Хотя есть ещё добрые люди в России. Очень трогательно, когда откликнувшиеся присылают по 100 рублей, по 200, по 3 000 тысячи… В основном это люди неравнодушные и сострадательные. И Россия сильна именно такими людьми.