«Коварство и любовь» по пьесе Шиллера в интерпретации Додина – это не просто очередной спектакль со звёздными именами на афише, будь то Данила Козловский или Елизавета Боярская. Между тем, именно благодаря сильному актёрскому составу и блистательной работе режиссёра постановка удостоена в этом году Национальной театральной премии «Золотая маска» в номинациях «Лучший спектакль большой формы» и «Лучшая работа художника». О театре, коварстве и любви Лев Додин рассказал и омским журналистам.
«Шум улицы» на сцене
Ольга Николаева, omsk.aif.ru: Лев Абрамович, что послужило толчком к постановке пьесы Шиллера? Почему это произошло именно сейчас?
Лев Додин: Никогда невозможно объяснить, почему ту или иную пьесу хочется поставить именно сейчас. Просто в какой-то определённый момент это чувство вдруг начинает тебя волновать, тревожить и торопить – то самое чувство, что уже пора. Вообще нас давно приучили к тому, что литература, искусство, театр отражают действительность. И желание поставить какую-то определённую пьесу не падает с неба, оно просто сидит в закоулках памяти и ждёт своего момента. Кроме того, эта пьеса, которую я очень люблю, несколько раз пытался к ней обратиться, но всегда не хватало компании. А сейчас мне показалось, что такая компания наконец появилась. Ещё хочу заметить, что когда возникает чувство того, что эта пьеса именно сегодня нужна и важна, тогда и появляется компания. Если же говорить шире, то спектакль – это большой кусок жизни, он рассказывает не только о том, что сегодня испытываешь, но и о том, что накопилось за долгие годы жизни.
– В одном из интервью вы сказали «Театр обязан в какой-то степени предсказывать». Актриса Ксения Раппопорт рассказывала, что вы часто приносите на репетиции свежую прессу, зачитываете что-то, связываете всё то, что вы делаете, с этаким «шумом улицы». Что связывало вас во время репетиций «Коварства и любви»?
– Вообще я много чего читаю актёрам. Газеты же я приношу, чтобы они улавливали и максимально остро чувствовали что-то вечное и очень сегодняшнее. Ведь сейчас у нас артисты более политизированы, пытаются ориентироваться в пространстве. Они привыкли, что мы обсуждаем исторические проблемы, истории, связанные с сегодняшним днём. Поэтому разные вещи можно вспомнить. Очень интересно, например, когда события в исторической пьесе совпадают с очень конкретным происходящим. И непонятно – из пьесы это или из газеты.
– На что надеется Луиза Меллер, которая в вашем спектакле очень рассудительная девушка?
– Мне кажется, что она не рассудительная, она цельная. И она почти ни на что не надеется. Мне кажется, Луиза как никто предчувствует, что её любовь обречена, но она любит. В этом и есть, на мой взгляд, сила любви. Она любит, и, как выясняется, она, по сути, единственная, кто не поддаётся коварству этой любви, и сохраняет её, несмотря на то, что в самом начале у Шиллера в первой же сцене она говорит «Ничем хорошим это не кончится». Просто мы это воспринимаем как лепет беззащитного ребёнка.
Вообще «Коварство и любовь» очень часто путали с «Ромео и Джульеттой», а это вовсе не «Ромео и Джульетта», это другая история.
О недостатках человека
– Сегодня очень много говорят о том, что мир болен и захлёбывается разного рода проблемами. Кшиштоф Занусси назвал один из своих знаменитых фильмов «Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путём». Если жизнь – это смертельная болезнь, то что для жизни есть искусство, театр?
– Знаете, с Занусси можно соглашаться, а можно и не соглашаться. Жизнь, конечно, смертельная болезнь, потому что она в любом случае заканчивается смертью. Но жизнь – это всё же ещё и редчайший дар, счастливый подарок. Я привёл бы другое название чешского писателя Кундера: «Невыносимая лёгкость бытия». Ведь нам даровано из бессознательной материи вдруг превратиться во что-то сознательное и что-то сделать. Весь вопрос в том, что это – насмешка Господа Бога, или всё-таки возможность что-то осуществить. И искусство как раз полно трепета перед этим Божьим даром человеческой жизни. Мне кажется, одна из важнейших задач для искусства – это найти дух в человеке. Я в своей жизни не встречал ни одного бездуховного человека, хотя за всю свою жизнь общался с самыми разными людьми. Всегда есть что-то, что волнует людей, просто нужно это обнаружить.
– Знаете, люди подходили после самого фестиваля в течение трёх дней и после каждого спектакля. Мы к каждому спектаклю издали отдельные брошюры, потому что поняли, что зритель абсолютно «вне контекста», он ничего не понимает. Вообще воспитывается поколение, которое всюду знает лишь неправду. Это большая проблема на самом деле. Они прочитают учебник, и им кажется, что они всё знают. Ведь они же читали! Но при этом интересно, что люди очень живо отзываются на эти темы, видно, что у них это болит. И сами артисты при этом узнавали такое количество того, что они не знают, погружались в такие противоречивые данные истории… Что же насчёт планов, я думаю, что мы будем продолжать играть, какие-то спектакли фестиваля хочу перевести на большую сцену.
– Все не без недостатков, в том числе и актёры. Какие недостатки в своих актёрах вы считаете простительными, а какие – нет?
– Сложный вопрос… Всё время встречаюсь с новыми недостатками. Это как в семье – чем дольше ты живёшь с человеком, тем больше про него узнаёшь – хорошего и плохого. Потом у него появляются новые привычки, к которым ты привыкаешь. Это сложно, поэтому я скажу, что могу простить все недостатки. Вопрос заключается только в их размерах и концентрированности. Другое дело, что если человек вдруг что-то нарушил в нашем внутреннем устройстве, то мне приходится его уволить. Это не потому, что я не прощаю недостатки. Если этого не произойдёт, то ничто нарушителя не будет сдерживать, а что-то его должно сдерживать. А вообще что там говорить, в себе с годами обнаруживаешь всё больше недостатков… поэтому становишься мягче.