Илья Стогов: «Я точно не буду в Омске смотреть, где сидел Достоевский»

На прошлой неделе Илья Стогов приехал на открытие молодёжной библиотеки «Квартал 5/1» в рамках проекта 12 канала «Как пройти в библиотеку».

- Мы живём в самое омерзительное время, которого только можно себе представить. В 90-е годы казалось, что мы поколение победителей, что весь мир смотрит за нашими великими достижениями. А сейчас? Люди предали своё будущее ради хорошей кредитной истории, ради возможности ездить в Турцию на «олинклюзив», ради чего угодно. А мечты-то нет, - говорит писатель Илья Стогов.

О том, почему писателям может быть стыдно за свои книги, скучно ли жить, если объехал весь мир и почему новая Россия не вдохновляет на творчество - в интервью «АиФ в Омске».

Творческий «нож»  

Ольга Емельянова, omsk.aif.ru: - Илья, последние годы в Интернете то и дело можно наткнуться на списки а-ля «100 книг, которые должен прочитать каждый человек». Такие рейтинги с точки зрения писателя вообще нужны?

- Это иллюзия, когда люди считают, будто книжка – это нечто самоценное. В омской библиотеке «Квартал 5/1» я увидел список под названием «30 книжек, которые нужно прочитать к 30 годам». Ну знаете… Я бы выбрал другие книги. Более того, я вообще не уверен, что будете читать книжки – станете умнее и лучше.

- Но хуже тоже вряд ли станешь…

- Станешь. Эта извечная история про ножик, которым можно карандаш заточить, а можно человека зарезать. Я не писатель в прямом смысле этого слова, больше журналист. Меня всегда интересовали реальные, а не выдуманные истории. Лет 15 назад в Санкт-Петербурге орудовала страшная банда скинхедов - они не просто могли отлупить из-за цвета кожи, они людей убивали. И когда я разговаривал с разными сторонами, обнаружил архитепичную историю про зло – ты убиваешь другого человека, но умираешь в результате сам. Они, злые мальчишки, сначала просто любили драться. Потом однажды убили, и остановиться уже не смогли. С чего всё началось? С фантастической книжки про то, как фашисты победили во всём мире. В их случае книга была ножиком, которым они не карандаш точили. Здесь важно понимать, что не всё, что мы читаем, делает нас лучше, есть огромное количество произведений, которые делают нас хуже.

- Писатель несёт ответственность за то, что изготавливает эти «ножи»?

- Несёт. Другое дело, что мы тоже меняемся. Я бы сейчас не написал книгу «Мачо не плачут», но она уже написана, и её тираж больше 1 млн.

- То есть вам бывает стыдно за то, что вы уже написали?

- Когда выходят переиздания моих книг, я часто стараюсь в них что-то исправить, сделать лучше. Стыдно?.. Не знаю. Я сомневаюсь, что «Мачо не плачут» посеяло в чьей-то голове что-то хорошее. Вот мне в Омске дали подписать для библиотеки книгу, я её открываю, а там на первой странице уже кто-то написал: «Покажи эту помойку отцу Игорю, это твоя жизнь сегодня и всегда». То есть какой-то человек имеет в виду: вот, будешь себя плохо вести, будешь жить вот так! Эти эмоции я тоже понимаю, но сделать ничего не могу, книга уже написана.

- Вы когда первую книгу написали, чего хотели добиться? Донести миру свою правду?  

- Первую книжку я написал лет 20 назад. Тогда ни о какой популярности и гигантских заработках речь не шла. Когда у меня вышла пара романов, мы с приятелем пришли в гости к одному человеку и он спросил: «Ты кто такой?». Я отвечаю: «Писатель». Он весь вечер потом веселился, дескать, правда писатель? Вот так вы выглядите? Мои первые книги мало кому были интересны, но лет десять назад ситуация изменилась. Хотя бы в том плане, что люди стали понимать, кем ты работаешь. Известно, что когда Бродский эмигрировал в Америку, на таможне у него посмотрели документы и спросили: «А вы кто?». Бродский ответил, что он поэт. В ответ ему говорят: «То, что вы пишете стихи, конечно, круто, но работает вы кем?». С тех пор ситуация с писателями мало менялась. Хочешь писать книжки – пиши, но кем ты будешь работать? Когда началась перестройка, мне было лет 17. В какой-то момент казалось, что все изменения в стране могут быть отыграны назад. Что не будет больше рок-н-ролла, девушек, джинсов… И я пошёл в городскую газету «Смена» устраиваться уборщиком. Логика странная, но я тогда боялся, что мою любимую газету закроют, а если я там буду работать, то изменю ситуацию. Пришёл в «Смену», а мне сходу говорят: «Мальчик, ты статью принёс? Оставь у секретаря». Оказывается, можно было прийти с улицы и принести статью! Мне это вообще в голову не приходило. Я понял, писать нужно то, в чём разбираешься. Единственное на тот момент, что я хорошо знал, был панк-рок. Написал статью, отнёс, ждал, что вся редакция приползёт ко мне со словами: «О, великий Стогов! Возглавь нашу газету!». Не ползли. Это сейчас я понимаю, что как только за молодым автором закрывается дверь, его статью выбрасывают.

Через некоторое время я был проездом в Москве и копию материала отнёс в редакцию журнала «Ровесник». На следующий день мне позвонили и предложили у них работать. Так я и стал журналистом. Мне было 18, у меня были длинные волосы, куча сережёк в ушах и я работал в органе ЦК ВЛКСМ. Всё хорошо, но в 90-х годах мир СМИ, как и всё остальное в стране, начал разваливаться. Спустя несколько лет я оказался в газете «Смена», куда меня однажды не взяли. Там зарплату не платили вообще. Все выживали, как могли. Я, например, писал статьи про рестораны национальной кухни, а меня за это каждый день бесплатно кормили. Однажды я в редакции увидел, как девушка-коллега сидит и строчит заказной материал, а на рукописи написано «50 тысяч долларов». Неужели она пишет то, за что платят такую сумму?! Девушка сказала, что негосударственные издательства действительно могут заплатить. Я офигел и позвонил своему приятелю в издательство. Он говорит, что это всё неправда, но лично мне он заплатит за роман 2 тысячи долларов. Это было в 2000 раз больше, чем я зарабатывал на тот момент в газете. Я согласился. Никакого романа у меня не было, но я его написал. Принесла ли мне первая книга славу? Ноль. За первые три месяца продали 50 тысяч экземпляров и мне сказали, что это плохо. Но по нынешним временам - это огромный тираж.  

Умерли в нищете  

- Огромные тиражи, популярность, деньги – это сейчас с современным писателем не сильно ассоциируется. 

- У многих ложные представления о писателях. Они ведь не сидят в лавровом венке, не пишут гусиным пером, когда приходит вдохновение. Обычно тебе звонит издатель и говорит: «Зараза, ты аванс получил полгода назад, а до сих пор не сдал ни одной строчки!». И после этого ты начинаешь в ужасе, как дятел, долбить по клавиатуре. Потом, когда книга выходит в печать, открываешь её и думаешь: перечитывать или нет? Писатель – это профессия, за неё платят деньги. Но, по сути, ни один писатель не умер в достатке. Читаешь какую-нибудь биографию, а там – умер в нищете. Думаешь: блин, бухал, наверное. Берёшь другую биографию, там тоже - умер в нищете. Ну чего они все умерли в нищете?! Помню перед входом в одно издательство, где выпускали мои книги, всегда стоял огромный белый джип. Джип принадлежал моему издателю, и я каждый раз думал: «Книжки пишу я, но при этом хожу пешком, а он ничего не пишет, но ездит на джипе. Как так получается?».

Однажды я выпивал с одним известным петербургским прозаиком Павлом Крусановым и он спрашивает меня: «Скажи, Стогов, вот ты – популярный писатель?». Я говорю: «Ну, говорят, что да». Он: «А у тебя деньги есть?». Я: «Нет. А у тебя?». Он: «Вот и я популярный, а у меня тоже нет». Тогда я понял, что ничего у нас в стране с момента появления первых русских романов не изменилось. Мне сказали, что в Омске живёт довольно много поэтов. Но что им делать? Написал ты прекрасные стихи и что дальше? Куда ты их понесёшь? Издать сборник? Но где его продавать? В магазин не возьмут. Повесить в Интернете? Никто не прочтёт. Остаётся только положить их в ящик письменного стола. Отсутствует способ продаж. Долгое время так же было с прозаиками, но когда появился роман, заработала следующая схема: человек его покупает, какая-то копеечка идёт автору, а какая-то - издателю. Но сейчас опять не работает.

- Интернет тому виной или качество современной литературы?

- Самый популярный роман последних двух лет называется «Зулейха открывает глаза» - он про детство в Татарстане времён коллективизации. Причём рассказывать мне это будет девушка моложе меня, которая выглядит, как подружка Ксения Собчак. На жертву коллективизации она тоже не похожа. И я не хочу читать выдуманные истории выдуманных людей, я хочу лучше понимать мир, в котором живу.

В 90-х годах, чтобы стать богатым, успешным, знаменитым, чтобы тебя показали по телевизору, или, например, в Омск пригласили, нужно было написать хорошую книжку, которую читатель купить в магазине и проголосует за неё рублём. В какой-то момент люди перестали покупать книги в магазинах. Они приходят туда, смотрят, что книжка стоит 600 рублей, а она ещё вдобавок про детство в Татарстане… Роман-то, может, и хороший, но люди его не купят. Им это не надо. Русскую литературу в своё время изменил Лев Толстой и его «Война и мир». Здесь всё просто: героическая эпоха, Наполеон движется к Москве, и есть компания друзей: Андрей, Наташа и их общий друг Пьер. Андрей погиб, Пьер стал толстый, Наташа сначала за одного замуж вышла, потом за другого. С одной стороны, читать интересно: ну что там дальше? С другой стороны, ты ещё и лучше после прочтения становишься – ты же к толстовской мудрости прикоснулся. Читаешь и растёшь в собственных глазах. Но трупный яд «Войны и мира» отравил всё, что было дальше. Такие романы с 1890-х годов выпускались в промышленных масштабах - все хотели быть Толстыми. Потом это надоело, в 1920-х годах появились другие книги, смешные, про людей: «12 стульев» Ильфа и Петрова, рассказы Зощенко. Но как только государство гаечки все подзакрутило, сразу появляется «Тихий Дон» Шолохова. То же самое, что «Война и мир», только эпоха новая. Понимаете, Лев Толстой у нас в стране возвращается на каждом этапе. И во всех этих длинных героических романах я вижу только желание стать Львом Толстым. Зачем читать про коллективизм в Татарстане, когда вы живёте в Омске? И как назывался вообще последний роман, написанный про Омск? «Записки из Мёртвого дома» Достоевского? Почему никто не пишет про Омск? Здесь ничего не происходит?

- Ну так вы же не будете про Омск читать.

- Вы будете. Я про Санкт-Петербург еле читать успеваю. Хотя там тоже мало кто пишет, все видеоблоги снимают. Мы же должны узнавать из книжек о том, в какое время мы живём. Толстой показал матрицу, как выносить мозг поколению за поколением русских, чтобы они без конца читали про Наполеона, но никогда не читали про то, что с людьми происходит сейчас. 

- То есть Толстого вы бы из школьной программы по литературе убрали?

- Есть некий канон русской литературы, он сложился давно. Есть у нас Толстой и Достоевский, на которых основывается идентичность русского человека. Русский человек знает, что два самых великих литератора на свете - Толстой и Достоевский. Человек, когда рождается, не знает, кто он такой, ему это нужно долго объяснять. Если он не ходит в школу, - он Маугли. Школа - это такая каменоломня, куда приносят булыжник, а с него стёсывают лишние углы, чтобы получить кирпич. Школа – часть репрессивного аппарата, который долотом вбивает в голову, кто ты такой. А ты - наследник великой русской культуры. На этом многое основано, так что убирать ничего нельзя.

- Вы как-то написали книгу про Егора Летова. Многие считают его символом эпохи, вы с этим согласны?

- Я написал книгу про Летова тогда, когда он был ещё жив, но уже лет 15 не был звёздой всесоюзного масштаба. В русском роке вообще две большие звезды: Виктор Цой и Егор Летов. Я приехал из города, в котором жил Цой, и там есть много памятников в его честь. Сколько у вас в Омске памятников Летову?

- Граффити одно было, и то закрасили недавно.

- Скажу честно, мне не очень нравится Летов. Это не фигура моего личного иконостаса, но он определил лицо целого поколения. Та же национально-большевистская партия Лимонова никогда бы не появилась без Егора Летова. Она бы осталась на уровне самого Лимонова и одного его приятеля. Только благодаря Летову это стало настоящей силой. И у вас в Омске только одного граффити и было?!

Летов - спорная фигура, я не собираюсь его защищать, но в его творчестве есть музыкальные и поэтические находки. Русским свойственно разбрасываться жемчугами. Одного процента этих жемчугов какой-нибудь крохотной Швейцарии хватило бы на то, чтобы стать культурной столицей Европы. Навсегда. У нас в стране огромные культурные сокровища, но никто не считает их сокровищем. Вот Летов - не сокровище, Хармс тоже… Почему? Хармс смешной слишком. Но это же круто! И как бы не относились омичи к Летову или, например, Колчаку – это два самых узнаваемых бренда города. Кстати, ещё поэт Леонид Мартынов. Мне всегда казалось, что это не очень популярный человек, что он – мой личный поэт, так как его мало кто знает. А у вас в Омске даже бульвар есть, названный в его честь. Поэтому Летова и Колчака тоже можно было обозначить на карте города. 

Перекормлен Достоевским  

- Вы говорили, что в своё время пошли в журналистику, чтобы говорить правду, а зачем сейчас в наше время молодые люди идут в СМИ? Говорить правду? Сломать систему? В этом году в омском госуниверситете совершенно неожиданно оказалось, что один из самых высоких проходных балов на журналистику…

- Я отработал в медиа 30 лет, и за эти годы ни в одной редакции ни разу не видел  выпускников журфака. Куда идут тысячи людей, которых каждый год выпускаю оттуда? Проблема в том, что сейчас всё упирается в развитие технологий. Почему мы верим газете? Потому что там работаю эксперты. Например, началась война в Сирии. А журналист на этой теме собаку съел, он сейчас всё подробно расскажет, и я пойму, кто прав, а кто виноват. Но ведь это не так. В газетах не работают эксперты. Право на высказывание нужно заработать, всегда так было. Сейчас же право голоса получили все. Интернет – это многоголосье. Люди выходят и говорят. Неважно, что человек секунду назад начал над этой темой думать. Когда говорят все, стоимость каждого высказывания равна нулю, и никакой ясности в рассматриваемые вопросы они не вносят.

- Это тупик развития журналистики?

- Конечно тупик. Сейчас, чтобы стать журналистом, надо встать и начать говорить. Ольга Бузова или Тина Канделаки говорят: «Мы, как журналисты…». Я не знаю ни одной области человеческой деятельности, в которой, на мой взгляд, могла бы разбираться Тина Канделаки. Простите, но если она журналист, то я в таком случае занимаюсь чем-то другим. Многие люди, поступающие на журфак, не хотят стать журналистами, они хотят получить диплом журналиста. С этим дипломом многие устраиваются в хорошие пиар-компании, но это диаметрально противоположные виды деятельности. Я не знаю, в чём будущее журналистики. Точно не в газетах. Интернет – это его настоящее. Телевидение? Его вообще смотрят спиной. Это больше не канал общения власти с обществом или общества с экспертами. Кто у нас вообще говорит какие-то вещи, которые кто-то другой готов слушать?  

- Политики говорят и даже верят в то, что их слушают. Вы сами на выборы, кстати, ходили?

- Да что вы, ни разу в жизни! Политика - это когда в результате каких-то действий может поменяться жизнь. Хожу я на выборы или нет, на моей жизни это никак не отражается. У вас, кстати, губернатор – местный? Он в Омске родился?

- Да, в районе.

- Редкий случай! У нас последний городской лидер, который в нём же и родился, был Николаем II. После него все остальные – приезжие. Я не знаю, как у нынешнего губернатор Петербурга отчество. Я не знаю, откуда он взялся, кто он такой. Как его жизнь может соприкасаться с моей? Никак. Он живёт в своём мире, я в своём.

- Вы объехали всю страну, вас русские города ещё могут удивить?

- Да, я действительно объехал практически всю Россию, но вот в Омске первый раз. Я уже устал ездить. Не секрет, что русские города все одинаковые, и районы Омска, Новосибирска, Твери или Воронежа между собой по фотографиям не различишь. Большого смысла ездить я для себя не вижу. Ну что я могу посмотреть в Омске?

- Думаю, что местом, где на каторге был Достоевский, вас точно не удивишь. Вы же из Петербурга.

- Вот именно. Я живу в квартале от здания, где он прожил всю остальную жизнь после каторги. Меня Достоевским перекормили с детства так, что я, приехав в Омск, точно не пойду смотреть, где он сидел. Это не моя история. Структура внутреннего туризма в стране делится таким образом, что 70% процентов русских туристов ездят отдыхать на курорты Краснодарского край. Оставшиеся 30% - в Петербург.

- Москву вы почему со счетов списываете?

- В Москву в основном ездят по делам. Как там вообще гулять? Расстояния межу достопримечательностями огромные, а между ними – пустота. В Петербурге всё по-другому, там каждый шаг – история. Вот Пушкин, вот Лермонтов и дальше весь список русской литературы, политики, науки, русского рока, в конце концов. И всё расположено компактно. Остальная Россия, как девушка зимой – устанешь, пока докопаешься до того, что тебе интересно. Поэтому, чтобы полюбить Омск, здесь нужно пожить.

Синусоида культуры

- Вам сейчас 45 лет и вы говорите о том, что вас мало чем удивишь. Не скучно жить? В каком возрасте вы были по-настоящему счастливы?

- Когда я был маленьким, меня восхищали одни вещи, когда дорос до девушек – другие. Было время, когда мне казалось, что секс – это настолько прекрасно, что лучше ничего быть не может. Сейчас мне 45 и я понимаю, что есть вещи прекраснее. Не в смысле, что я раньше любил секс, а теперь еду. Мы живые люди, нам свойственно меняться, какие-то вещи выходят на первый план. У меня вот трое детей, двое старших пацанов и маленькая дочь. Когда она родилась, я думал, что про детей  знаю всё. Двоих я же как-то вырастил, старшему сыну 21 год. Внезапно оказалось, что про педагогику я не знаю вообще ничего! Если честно, я никогда не хотел девочку, это огромная ответственность. А если она ещё и на меня будет похожа? Вдруг вырастет толстой, лысой и с бородой, а мне её замуж выдавать, катастрофа же. Знаете, я не сентиментальный человек, я довольно чёрствый. Но когда я смотрю на дочку… Ей пять лет, она вздорная девица, плохо себя ведёт, до сих пор не умеет читать, в общем, минусов много. Но я понимаю, что за каждую её ресничку не то чтобы жизнь – весь мир готов отдать. Несколько лет назад я и представить не мог, что у меня могут быть такие эмоции. Жизнь потому и длинная, что в ней есть чему удивляться. Когда мне было 13 лет и я учился в школе, мне казалось, что лучше книг, чем проза Александра Грина, в мире просто нет. В 25 лет я пробовал перечитать Грина и подумал: «Ну какая безвкусная и манерная гадость». Прелесть в том, что ты можешь быть разным. Когда-то я был светский лев и месяцами не приходил домой. Каждый вечер я проводил в новом ночном клубе, и мне казалось, что это и есть самое главное в жизни. Я не хожу в клубы уже лет 15. Потом мне казалось, что самое прекрасное в мире – путешествия. Недавно смотрел старые фотографии и понял, что в 2007 году уезжал из дома 13 раз. Перу, Китай, Индия… Я объездил всю Африку, там, наверное, и города не осталось, где я не был. Но второй раз туда ехать не хочу, неинтересно. Я многое видел, но не могу сказать, что мне скучно. Удивительно бывает, когда ты сам себе говоришь: «Уфф, вот теперь я жизнь точно узнал», а потом… потом понимаешь, что ты не только не начинал, ты даже двери не открывал этой жизни. Вот у меня это открытие сейчас – дочка.

- Ваше воспитание в чём заключается? К третьему ребёнку приходит осознание, как правильно детей воспитывать?

- Нет. Этого никто не знает. А если говорит, что знает, - врёт. Детей любить надо. Не в смысле «боже мой, как я люблю детей!», а просто быть с ними рядом. Любому человеку нужно, чтобы кто-то был рядом с ним. Я ехал по Омску, и на какой-то маршрутке прочитал: «Улыбнись, ведь тебя тоже кто-то любит». Ребёнку любовь нужна особенно, причём это нужно не говорить, а показывать. Сидеть с ним рядом. Он играет, а ты рядом. И он всегда знает, что может сказать: «Папа, а вот мне нужно, а ты здесь…». Тогда он вырастет нормальным человеком, не злым, не обиженным, не замкнутым, если он с детства знал, что рядом есть кто-то, кто всегда на твоей стороне. Наверное, это и есть воспитание. Ведь, по сути, что я могу кроме этого дать детям? Чего я добился? Ничего. Мне 45 лет, и у меня нет ни одного карьерного достижения. И не будет, потому что начинать уже поздно. Знаете, как на визитках пишут – фамилия, имя, а внизу – кто ты, например, заслуженный артист России или доктор физико-математических наук. Мне в этом плане написать нечего.

- Вы и книги в последнее время писать бросили. Новая Россия не вдохновляет на творчество?

- Вообще никак. Это самое омерзительное время, которое вообще можно было представить. Я и не думал, что вокруг так быстро всё может измениться. В 90-е годы казалось, что мы - поколение победителей, что весь мир смотрит за нашими великими достижениями. Как-то я шёл в три часа ночи домой по Литейному проспекту и зашёл в бар выпить последнюю кружку пива. В баре было занято три столика. За одним сидел Нил Теннант, лидер группы Pet Shop Boys, за вторым Брюс Стерлинг, американский писатель и изобретать жанра киберпанк, за третьим – Брайн Ино, музыкальный продюсер группы U2. А за четвёртым столиком я. Я жил в главном месте на планете. Люди из Нью-Йорка, Амстердама, Сиднея мечтали приехать в мой город. Потому что там была свобода, новая культура, новые горизонты. И во что это превратилось? Я не про политику. Люди предали своё будущее ради хорошей кредитной истории, ради возможности ездить в Турцию на «олинклюзив», ради чего угодно. А мечты-то нет. И, соответственно, никакой Брайо Ино к нам больше не приедет, потому что мы все вместе живём в провинциальной заднице мира. От этого мне настолько больно и обидно, что я не хочу об этом писать. Кризис творческие силы не мобилизует. Да и кто сейчас творит? Сергей Светлаков? Иван Ургант? Тогда был Нил Теннат из Pet Shop Boys, а сейчас Светлаков из «Уральских пельменей». Вот синусоида отечественной культуры. Мне кажется, сравнение очевидно.