«Это был фантастический период в моей жизни». Евгений Марчелли об Омске

С режиссёром, почти каждый спектакль которого номинируют на «Золотую маску», пообщалась корреспондент omsk.aif.ru.

Ксения Белодедова, «АиФ-Омск»: Евгений Жозефович, скажите, почему вы добавили к названию слово «эскиз»?

Евгений Марчелли: В жизни каждого режиссёра наступают безумные моменты, когда нужно поставить две пьесы – «Чайка» Чехова и «Гамлет» Шекспира. У меня есть ещё третье произведение, через которое я, наверное, никогда не пройду, но стремлюсь – «Фауст» Гёте. Думаю, что за такие произведения есть смысл браться, когда находишь что-то новое для себя. Когда ставишь пьесу Чехова «Чайка», всегда попадаешь в кандалы самоконтроля, а когда говоришь, что это «эскиз», то это как бы лёгкий набросок, свежая история.

Конь в театре

- В спектакле вы на сцену выводите живого коня, ставите цилиндр с водой. Зачем?

- Коня мы взяли в Омске. Когда его первый раз вывели на сцену, он не смог по ней ступать, потому что его пугали звуки шагов. Мы думали, что мы откажемся от этой затеи, потому что он вставал на дыбы, но все получилось. На нём сидела его хозяйка, потому что актриса бы не справилась. В Ярославле у нас есть свой конь, мы его даже возили в Москву. Он привыкший и спокойно ходит кругами. Изначально я хотел, чтобы открылся занавес, и во весь опор по лесу ночью летела на коне Нина, изрезанная в кровь. Конь сначала должен был бежать с героиней на сцене по беговой дорожке. Её даже заказали в Германии, но в последний момент от этой идеи отказались из-за того, что стоила она очень недёшево. В Ярославле у нас большая колба на авансцене. Когда актриса прыгает, то сначала не видно, куда именно. После поднимается снизу колба, в которой она плавает. Это выглядит очень эффектно.

- Почему в спектаклях вы часто используете эротические сцены? В «Чайке» без них также не обошлось.

- Меня шутливо называют сексуальным маньяком, потому что в каждом моём спектакле обязательно будут какие-то сцены любви. Я не скажу, что это эротика, скорее, это театральная проба адаптации любви. Как ещё на сцене рассказать про любовь и нежность? Сцена ведь очень груба, а люди телесны. Сидя в зале, во время поцелуя актёров иногда я думаю о том, есть ли у этой актрисы муж, и как он смотрит на это.

Что происходит

- На ваш взгляд, какие процессы происходят в театральной среде России? Появляется все чаще информация о том, что какие-то спектакли хотят запретить…

- Да, что-то такое происходит. Но нас это обходит стороной, потому что мы живём в довольно консервативном городе. Иногда у нас проходят какие-то акции. К тому, что делали мы, было много негатива. Люди даже ходили на улице с флагами, плакатами и футболками «Долой!». Но в этом нет агрессивного начала. Сейчас РПЦ взяла курс на борьбу за нравственность, считая, что театр должен подчиняться моральным законам, хотя мне всегда казалось, что искусство – это свободная территория, где совесть художника – самый главный цензор. После Омска я уехал работать в Калининград, где поставил «Дачников», чтобы сразу разделить публику на тех, кто принимает и не принимает. В результате я нарвался на историю. Союз, который назывался «борьба за нравственность», открыли уголовное дело, меня объявили порнографом. Нас всех вызывали в суд и допрашивали. Артисты объясняли, почему они обязаны выполнять задания режиссёра на сцене.  

- Что для вас значит вернуться в город, где вы когда-то работали?

- Я второй раз приезжаю после расставания с городом. У меня к Омску нежные и тёплые чувства, потому что это был фантастический период пяти лет в моей жизни. Это было внутреннее ощущение праздника и творческой радости. Замечательный театр и артисты. У нас с артистами всё получалось, театр парил, и я чувствовал себя к этому причастным. Приезжать сюда для меня – это ненадолго возвращаться в тот радостный период жизни. Омск очень театральный город в силу определённой традиции.